Северные Печи.
Вот на этой карте и именно по этой дистанции я впервые выполнил третий взрослый разряд. И второй, кстати, тоже, спустя полгода, в составе лыжной эстафеты на детских соревнованиях. Это карта Северных Печей, к северу от города Миасс. Речка, которая течёт с запада на восток по северному обрезу — Куштумга, левый приток Миасса. Обширное болото в левой части — Харитоновское. Необычный на современный взгляд коричневый цвет штриховки объясняется классификацией болота — торфянник, градация такая была в те годы, встречается и на других картах. Постройки в правой части — деревня Михеевка. Сама деревня Северные Печи, иногда пишут посёлок Северный, расположены за восточным обрезом карты, огороды вот чуть-чуть попадают. Историческое название связано с тем, что здесь располагались печи, на которых было налажено изготовление древесного угля. Это сейчас мы на нём шашлыки жарим, как будто бы так, игрушка, мелочёвка, а ведь вплоть до тридцатых, а где-то и более поздних годов двадцатого века это был если не единственный, то основной источник энергии, кроме падающей воды, и именно на нём более двухсот лет работали практически все уральские заводы. Именно его использование, наравне с хорошей рудой, обеспечивало высокое качество уральского железа. Это была целая индустрия, на Среднем и Южном Урале коренные леса сведены на несколько раз. Конкретно здесь, например, жители деревни Новотагилка (Коробковка), расположенной в пяти километрах к северу, специализировались на изготовлении из местной ивы плетённых коробов размером два на два метра (ровно четыре кубометра, считать удобно), которые устанавливались на сани, загружались этим самым, полученным здесь древесным углем и увозились на Златоустовский завод.
Году в девяносто пятом еду на лыжах свой любимый маршрут — со Златоуста через Киалимский кордон на Миасс. С Сухокаменки решил уходить не на Тургояк, как делаю чаще всего, а на Северные печи, для разнообразия. Перевалил Малый Уральский хребет, качусь вниз, уже сумерки плотные — человек навстречу. Как всегда: здравствуйте, то, сё. Он: есть лыжня до Киалимского кордона? Ну, и хорошо, с друзьями собираемся на днях на Метеостанцию, пошёл проверить наличие лыжни. Едем с ним обратно, на Миасс. А там в-основном под горку, уже темно, много внимания под ноги, не очень поговоришь, рядом-то не пойдёшь, как летом. Иногда перебрасываемся фразами короткими. И вот он говорит: а на этом месте я однажды видел сразу пятерых лосей, когда карту рисовал спортивную. Я аж подпрыгнул: дак вы ориентировщик?! А какая здесь карта?! Он: Северные Печи, рисовали для эстафеты на первенство Союза восьмидесятого года. Два дня проводили на Чёрной, а эстафета — здесь. Я: у этой карты два автора, Волович и Пашков. Вы, наверное, Пашков Эл? Да, говорит, я — Леонид Пашков. Доехали с ним до конечной троллейбуса, он несколько остановок проехал, где-то там же, на Машгородке, и вышел. Фотка его у меня где-то имеется. Это за год или два до его смерти было. Дома у отца узнал, что тот не просто с ним знаком, а однажды даже в поход лыжный серьёзный вместе ходили, Леонид был руководителем группы.
Конкретно вот эта дистанция — первый день первенства облсовета ДСО «Труд», седьмое августа восемьдесят второго года. Наверное, месяца ещё не прошло после гибели Вадима Маврикиевича Горяинова. Да не просто месяца, буквально неделя после похорон! Стояли лагерем тогда на северном берегу озера Инышко, и вечером у костра Александр Рычагов рассказывал, как это произошло. Из-за каких-то накладок не успели до темноты спуститься вниз, в безопасное место, пришлось заночевать внепланово, экстремально, прямо на леднике. Ледник Федченко, кстати — крупнейший ледник Памира, его длина более семидесяти километров. С утра поступила команда от руководителя группы не ждать друг друга, а спускаться вниз, в долину, по мере готовности каждого участника. Типа, собрался — иди. Поэтому группа очень сильно растянулась. Первым спустился как раз Александр. Где-то, видимо, какое-то место удобное и безопасное, морена каменная или что-нибудь такое. Все собрались, Вадима нет. Дак он же в числе первых выходил! Пошли искать вверх по склону, по своим следам. Получилось так, что Александр прошёл первым, Вадим за ним, а третий где-то что-то обогнул по большой дуге, и все остальные участники уже по его следу двигались. И вот, говорит, иду я вверх по своему следу, и вижу, как след, идущий сверху, прерывается чёрной дырой буквально в трёх метрах сбоку от моего. Видимо пересёк трещину по снежному мосту, не заметив её, а Вадим взял чуть вбок — и провалился, наст в этом месте слабее оказался. Глубина трещины метров тридцать, сужалась книзу, как бывает при разломе ледника на выпуклом основании. С разгону плотно заклинился, сильно повредил грудную клетку, поломал рёбра. Умер, видимо, не сразу, но довольно-таки быстро. Пока хватились, нашли, вытащили — времени много прошло, всё было кончено. Потом были какие-то проблемы с прилетевшим вертолётом. Не хотели тело эвакуировать. Мол, если бы он был живым… Но среди участников похода оказался человек с удостоверением, наличие которого смогло убедить пилотов в целесообразности выполнения этого действия, благодаря чему не пришлось транспортировать тело по горам, до ближайшей дороги.
Возвращаюсь к дистанции. Старт выносной. Эстафета, второй день, была из полевого лагеря, по карте Инышко (про которую когда-нибудь тоже обязательно расскажу), её не бежал по молодости лет. Хоть и был уже и членом профсоюза Машиностроителей, и членом ДСО «Труд», но тогда ещё только в восьмой класс перешёл, в команду не попадал, было кому там бежать. Трёх КП здесь нет потому, что рисовал её спустя несколько лет после старта, когда появилась на руках свободная карта, и где они стояли — не смог вспомнить. Тогда ведь не отдавали карты после финиша, как сейчас. Соответственно, точных параметров дистанции назвать не могу. Протокола тоже не имею. Что бросается в глаза? На первый КП явно надо было бежать через болото, напрямую, август месяц всё-таки, относительно сухо. Я, кстати, это быстро понял, как только выбежал на ЛЭПку, на край карты, но было уже поздно. Почему-то в деталях запомнился седьмой КП. Так вот дерево лежит, так вот призма висит… Хорошо помню поляну, на которой тормознулся, когда с восьмого на девятый бежал. Нетрадиционно длинный, более шестисот метров, перегон с крайнего КП на финиш…
Пытаюсь сообразить — похоже, что я по этой карте всего четыре раза выступал. Что интересно — в 1984 году, то есть спустя почти пять лет после выхода основного тиража, было допечатано ещё три тысячи экземпляров. Никакой корректировки, один в один, похоже, что по тем же самым раскладкам. Что ещё рассказать? Приз Победы, то ли восьмое, то ли девятое мая 1983 года. У этого старта была фирменная фишка — значок, вручаемый организаторами на финише каждому участнику. Значок самый простой и неприхотливый — плоская железка, формы каждый год разной, от круга до квадрата, с нанесённым на каком-то аппарате (техники непростой на миасских ракетных заводах хватает) рисунком, на обороте капелькой эпоксидки приклеена булавка-иголка. У меня их штуки три имеется, а вообще их было более десятка (кто бы об этом рассказал?!). Так вот, вереница людей, человек восемь в пределах видимости, форсирует обширное болото. А оно, действительно, обширное. Место, видимо — как здесь с первого на девятый. Воды и грязи местами сильно побольше, чем по колено, в начале мая вода ещё не прогрелась — то ещё удовольствие. Коля Горяев заявляет (наверное, всё-таки в шутку!): ради какого-то задрипанного значка — и такие мучения!